Инна Сапега
Тебе рече сeрдце мое: господа взыщу,
взыска тебе лице мое, лица твоего, господи, взыщу
псалом 26, 8
Адольфо Конти входил в тот возраст, когда проседь в кудрях становилась серебром, а боль под ложечкой привычной спутницей. И как не гнал итальянец от себя года чрезмерной беззаботностью и озорством, усталость выглядывала из голубых глаз и ложилась складкой на его лбу. Адольфо устал.
Это был его пятый день в России. Пять дней посещений музеев и галерей, съемок и вспышек, встреч и ночных гуляний по многолюдной и многоликой Москве. Пять дней одинокого поиска в мегаполисе.
Он искал Лицо. Его Лицо.
Адольфо сел на лавочку перед входом в монастырский двор и закурил. Он не был религиозным фанатом, он был - режиссером, философом, стареющим человеком. И теперь, снимая фильм о Нерукотворном Образе Спасителя, о Лице Бога, он невольно вглядывался в изображенные черты Господа на древних иконах, и странное чувство тоски овладевало им. Это чувство тревожило итальянца.
Он докурил, аккуратно потушил сигарету и вошел в монастырь. Музей древних икон находился в самом храме. В помещении было прохладно и бело – «совсем как в больнице» подумалось Адольфо. Как в больнице на него надели бахилы и выписали разрешение на съемку икон, говоря полушепотом.
В зале, где находился Нерукотворный Образ, почти никого из посетителей не было. Только в уголке стояла женщина перед мольбертом и сосредоточенно о чем-то думала, глядя то на мольберт, то на икону. На вид ей было лет тридцать пять - тридцать восемь. Тонкий профиль, худые запястья. Она была в черном платье и белом платке.
Адольфо тихонько подошел и взглянул на её мольберт.
- Вы – художник? – спросил итальянец на ломанном русском.
Женщина подняла на него спокойный взгляд:
- Я – иконописец
- Иконописец?
- Я пишу иконы, рисую лики… - объяснила она, и в ее глазах появился свет.
«У самой лицо как лик» - мелькнула мысль у режиссера – «надо бы с ней несколько кадров заснять...»
Он представился, объяснил про свою работу и спросил, может ли задать ей немного вопросов об иконах.
Она замолчала на время, внимательно глядя на него:
- Вы – христианин?
- Католик – отозвался режиссер.
- А зачем вы снимаете фильм о Нерукотворном образе?
Адольфо важно вытянул губы:
- Мы задумывали этот фильм, чтобы найти и показать самый древний сохранившийся лик Христа, чтобы узнать, как по-настоящему выглядел Спаситель.
- А зачем Вам знать, как Он выглядел? – она сделал акцент на вам, строгого глядя как ему показалось на самую его душу.
-чтобы… - он отвел глаза, нахмурил брови. Зачем она спрашивает? Отчего он должен отвечать? Его взгляд упал на икону Спасителя – те же строгие глаза…
Адольфо нервно рассмеялся:
- Так это же просто – ведь все хотят узнать как выглядет Христос… Он для того и оставил Свое изображение на плате у Вероники…для нас, как свидетельство…свидетельство, что Он был…есть… - постепенно его голос становился тише и серьезнее.. – я ищу Его Лик, чтоб увидеть Его.
Женщина молчала, повернувшись к иконе.
- Блаженны чистии сердцем, яко те Бога узрят… - прошептала она.
Он услышал. Сжал губы. Зажмурил глаза и быстро-быстро стал говорить то ли сам себе, то ли ей, то ли иконе:
- Да, блаженни чистии сердцем…я знаю, я учил… Они Бога узрят. Но ведь это невозможно Бога узреть! Невозможно быть чистым сердцем! Это труд, труд. Сейчас, в нашем мире – это нереально. Это – романтика, миф…
Адольфо осекся. Открыл глаза. В зале повисла тишина.
Бог смотрел на режиссера, а режиссер на Бога.
взыска тебе лице мое, лица твоего, господи, взыщу
псалом 26, 8
Адольфо Конти входил в тот возраст, когда проседь в кудрях становилась серебром, а боль под ложечкой привычной спутницей. И как не гнал итальянец от себя года чрезмерной беззаботностью и озорством, усталость выглядывала из голубых глаз и ложилась складкой на его лбу. Адольфо устал.
Это был его пятый день в России. Пять дней посещений музеев и галерей, съемок и вспышек, встреч и ночных гуляний по многолюдной и многоликой Москве. Пять дней одинокого поиска в мегаполисе.
Он искал Лицо. Его Лицо.
Адольфо сел на лавочку перед входом в монастырский двор и закурил. Он не был религиозным фанатом, он был - режиссером, философом, стареющим человеком. И теперь, снимая фильм о Нерукотворном Образе Спасителя, о Лице Бога, он невольно вглядывался в изображенные черты Господа на древних иконах, и странное чувство тоски овладевало им. Это чувство тревожило итальянца.
Он докурил, аккуратно потушил сигарету и вошел в монастырь. Музей древних икон находился в самом храме. В помещении было прохладно и бело – «совсем как в больнице» подумалось Адольфо. Как в больнице на него надели бахилы и выписали разрешение на съемку икон, говоря полушепотом.
В зале, где находился Нерукотворный Образ, почти никого из посетителей не было. Только в уголке стояла женщина перед мольбертом и сосредоточенно о чем-то думала, глядя то на мольберт, то на икону. На вид ей было лет тридцать пять - тридцать восемь. Тонкий профиль, худые запястья. Она была в черном платье и белом платке.
Адольфо тихонько подошел и взглянул на её мольберт.
- Вы – художник? – спросил итальянец на ломанном русском.
Женщина подняла на него спокойный взгляд:
- Я – иконописец
- Иконописец?
- Я пишу иконы, рисую лики… - объяснила она, и в ее глазах появился свет.
«У самой лицо как лик» - мелькнула мысль у режиссера – «надо бы с ней несколько кадров заснять...»
Он представился, объяснил про свою работу и спросил, может ли задать ей немного вопросов об иконах.
Она замолчала на время, внимательно глядя на него:
- Вы – христианин?
- Католик – отозвался режиссер.
- А зачем вы снимаете фильм о Нерукотворном образе?
Адольфо важно вытянул губы:
- Мы задумывали этот фильм, чтобы найти и показать самый древний сохранившийся лик Христа, чтобы узнать, как по-настоящему выглядел Спаситель.
- А зачем Вам знать, как Он выглядел? – она сделал акцент на вам, строгого глядя как ему показалось на самую его душу.
-чтобы… - он отвел глаза, нахмурил брови. Зачем она спрашивает? Отчего он должен отвечать? Его взгляд упал на икону Спасителя – те же строгие глаза…
Адольфо нервно рассмеялся:
- Так это же просто – ведь все хотят узнать как выглядет Христос… Он для того и оставил Свое изображение на плате у Вероники…для нас, как свидетельство…свидетельство, что Он был…есть… - постепенно его голос становился тише и серьезнее.. – я ищу Его Лик, чтоб увидеть Его.
Женщина молчала, повернувшись к иконе.
- Блаженны чистии сердцем, яко те Бога узрят… - прошептала она.
Он услышал. Сжал губы. Зажмурил глаза и быстро-быстро стал говорить то ли сам себе, то ли ей, то ли иконе:
- Да, блаженни чистии сердцем…я знаю, я учил… Они Бога узрят. Но ведь это невозможно Бога узреть! Невозможно быть чистым сердцем! Это труд, труд. Сейчас, в нашем мире – это нереально. Это – романтика, миф…
Адольфо осекся. Открыл глаза. В зале повисла тишина.
Бог смотрел на режиссера, а режиссер на Бога.