На детской площадке оживление. Стайка мальчишек собралась вокруг мальчика лет 8. Он двигается медленно и неуклюже, на лице его застыло равнодушное выражение. Его грустный диагноз нетрудно угадать.

Мальчишки скачут вокруг него, выкрикивают обидные и глупые слова, дергают его за одежду, за волосы. С каждой минутой они смелеют, начинают бить его по плечам, по спине, по голове. Мальчик неловко подпрыгивает на месте, то ли уклоняясь от их назойливости, то ли принимая все это за игру. Мальчишки смеются, их лица возбуждены, глаза горят азартом.

Поднимаюсь со скамейки, за ухо выдергиваю из стайки заводилу. Остальные мальчишки тут же разбегаются. Говорю заводиле: «Ну, веди меня к своим родителям, или кто тут с тобой?»

Мальчишка немедленно начинает плакать и причитать: «Ну, не надо. Ну, я больше не буду. Ну, извините!»
Но я неумолим. Я молчу, он причитает, но идет. Так мы подходим к старику, внимательно изучающему яркую листовку. Мальчишка кидается к нему с воплем: «Дедушка!»

Старик отвлекается от листовки, поднимает голову, его взгляд останавливается на внуке, потом на мне и становится вопросительным. Крайне серьезно, тщательно выговаривая слова, я говор деду: «С вашим внуком только что случилось что-то очень плохое».

На лице деда отображается ужас, его взгляд мечется по телу внука, отыскивая кровь, раны и увечья. Он бормочет: «Что? Где? Как? Юрочка? Ты цел? Где болит? Что случилось?» Дрожащими руками он лихорадочно ощупывает внука.
Все так же медленно и отчетливо, я говорю дедушке: «Он цел и невредим. Дело в другом. Ваш внук только что потерял человеческий облик».

Взгляд деда останавливается, руки замирают, он весь расслабляется и обмякает. На его лице – величайшее, счастливое облегчение. Он шумно отдувается, будто только что бегом преодолел пять-шесть пролетов крутой лестницы. «Ффффух, слава Богу, все в порядке. А я уж думал…» Дед смотрит на меня с укоризной.

И в самом деле, чего это я? Ведь ребенок жив, здоров, руки-ноги целы, голова на месте. Все в порядке…