Страстный любитель зрелищ... делается неистовым в плотской любви. Посему бегай первого, чтобы не произошло с тобою последнего. Лучше не давать укорениться болезни, нежели исторгать из себя укоренившуюся, что для иных кажется трудно, а для иных и невозможно ( Исидор Пелусиот, 62, 423).
***
...Детям, воспитываемым среди развращенных нравов, трудно в мужеский возраст прийти добродетельными... И целомудрие отнимается у детей их обращением с людьми непотребными, а благоразумие — уклонением от занятий надлежащим чтением, мужество — изнеженностью плясунов, справедливость — ложными клятвами шутов. Возможно ли кому или привести себя в приличное положение, или свыкнуться с ним, когда необходимо одно из двух: или смеяться, или волноваться — эти два подарка, один зрелища, а другой — конского ристалища. Признав опасным для молодых людей увлекаться зрением, удерживай их наипаче словом, а если не послушаются, страхом. Сим способом всего легче сделаешь из них доблестных мужей и сильных витий. Если же... молодые люди почитают для себя жестоким, что удерживают их от такого наслаждения, которое совершенно походит на пение сирен... даже усиливаются доказать, что оно и дозволено... почитают сие за обиду юности и за нарушение ее прав, пусть дознают, что те, которые вначале внесли в города смертоносное наслаждение этим удовольствием и растворили его отраву, по желанию врага человечества, который всякий представляющийся случай обращает в погибель душам зрителей, не просто дошли до этого (иначе и языческие законы не дозволили бы сего), но, конечно, по основательной причине. Они, усматривая, что войска в зависимости у царей, и потому именно, что всю жизнь заняты, а жители городов свободны от воинских опасностей и проводят жизнь в великой праздности, зная притом, что живущие в таком удобстве (так как досуг не все употребляют в добро), нередко задумывают что-либо отважное; признав нужным в самом основании подсечь корень мятежей и не допускать правителей до необходимости вести двоякую войну, и внешнюю и внутреннюю, изобрели и устроили это самое занятие для привыкших неосмотрительно отваживаться, на что бы то ни было, и дали им повод к состязанию, которое не могло бы произвести ничего мятежного, но сильно истощало раздражительность в людях. Таково постоянное соперничество конями, какое-то общественное прение, при неохоте делать что-либо полезное, обращающее к этой борьбе таких людей, которые, может быть, придумали бы что худшее; таково и разнообразие зрелищных представлений, одних услаждая зрением, у других очаровывая слух слышимым, хотя преисполнено худого, оказывалось оно препятствием мятежному замыслу. И это дозволили, за меньшее (как полагали) покупая большее, спокойствие и безопасность. Но молодым людям, которые воспитываются в добродетели и приводят себя в прекраснейшую стройность, а равно и мужам, которые прилагают попечение о душах своих, непозволительно принимать в этом участие. Поэтому идут они прочь, не участвуя в этом; но все почитают их наилучшими, как препобедивших склонность к гибельному этому наслаждению, и тем более, что если бы и все в городе из самой низкой черни, образумившись, пришли в спокойное состояние и возлюбили любомудрие, то заперли бы зрелищные дома или в отпертые не пошел бы никто; погибло бы это в них... злохудожество и преуспевали бы три весьма важных дела: спасение душ, благоустройство городов и безопасность правителей ( Исидор Пелусиот, 62, 253—255).
***
Если похоть часто, как какой-нибудь хитрый разбойник, тайно входит и здесь <в храм>, где псалмы и молитвы, и слышание Божественных слов, и страх Божий, и великое благолепие, то как могут быть свободны от этой злой похоти те, которые сидят в театре и ничего здравого не видят и не слышат, а будучи исполнены гнусности и беспечности, подвергаются воздействию чрез все (чувства) — и чрез слух, и чрез зрение? (свт. Иоанн Златоуст, 47, 855—856).
***
...Детям, воспитываемым среди развращенных нравов, трудно в мужеский возраст прийти добродетельными... И целомудрие отнимается у детей их обращением с людьми непотребными, а благоразумие — уклонением от занятий надлежащим чтением, мужество — изнеженностью плясунов, справедливость — ложными клятвами шутов. Возможно ли кому или привести себя в приличное положение, или свыкнуться с ним, когда необходимо одно из двух: или смеяться, или волноваться — эти два подарка, один зрелища, а другой — конского ристалища. Признав опасным для молодых людей увлекаться зрением, удерживай их наипаче словом, а если не послушаются, страхом. Сим способом всего легче сделаешь из них доблестных мужей и сильных витий. Если же... молодые люди почитают для себя жестоким, что удерживают их от такого наслаждения, которое совершенно походит на пение сирен... даже усиливаются доказать, что оно и дозволено... почитают сие за обиду юности и за нарушение ее прав, пусть дознают, что те, которые вначале внесли в города смертоносное наслаждение этим удовольствием и растворили его отраву, по желанию врага человечества, который всякий представляющийся случай обращает в погибель душам зрителей, не просто дошли до этого (иначе и языческие законы не дозволили бы сего), но, конечно, по основательной причине. Они, усматривая, что войска в зависимости у царей, и потому именно, что всю жизнь заняты, а жители городов свободны от воинских опасностей и проводят жизнь в великой праздности, зная притом, что живущие в таком удобстве (так как досуг не все употребляют в добро), нередко задумывают что-либо отважное; признав нужным в самом основании подсечь корень мятежей и не допускать правителей до необходимости вести двоякую войну, и внешнюю и внутреннюю, изобрели и устроили это самое занятие для привыкших неосмотрительно отваживаться, на что бы то ни было, и дали им повод к состязанию, которое не могло бы произвести ничего мятежного, но сильно истощало раздражительность в людях. Таково постоянное соперничество конями, какое-то общественное прение, при неохоте делать что-либо полезное, обращающее к этой борьбе таких людей, которые, может быть, придумали бы что худшее; таково и разнообразие зрелищных представлений, одних услаждая зрением, у других очаровывая слух слышимым, хотя преисполнено худого, оказывалось оно препятствием мятежному замыслу. И это дозволили, за меньшее (как полагали) покупая большее, спокойствие и безопасность. Но молодым людям, которые воспитываются в добродетели и приводят себя в прекраснейшую стройность, а равно и мужам, которые прилагают попечение о душах своих, непозволительно принимать в этом участие. Поэтому идут они прочь, не участвуя в этом; но все почитают их наилучшими, как препобедивших склонность к гибельному этому наслаждению, и тем более, что если бы и все в городе из самой низкой черни, образумившись, пришли в спокойное состояние и возлюбили любомудрие, то заперли бы зрелищные дома или в отпертые не пошел бы никто; погибло бы это в них... злохудожество и преуспевали бы три весьма важных дела: спасение душ, благоустройство городов и безопасность правителей ( Исидор Пелусиот, 62, 253—255).
***
Если похоть часто, как какой-нибудь хитрый разбойник, тайно входит и здесь <в храм>, где псалмы и молитвы, и слышание Божественных слов, и страх Божий, и великое благолепие, то как могут быть свободны от этой злой похоти те, которые сидят в театре и ничего здравого не видят и не слышат, а будучи исполнены гнусности и беспечности, подвергаются воздействию чрез все (чувства) — и чрез слух, и чрез зрение? (свт. Иоанн Златоуст, 47, 855—856).